Жерар молчал.

– Ты говоришь, твоя ноша тяжела, – устало сказал Антуан. – Но оглянись назад – и увидишь тех, кто несет ее вместе с тобой.

Епископ поднял голову:

– Еще больше тех, кого я не увижу. Спасибо за мудрые слова, Антуан… – Он криво улыбнулся. – Я и сам могу их повторить… тысячи раз… но… Господь создал нас по своему образу и подобию. Оттого и хочется быть всемогущим и всеведущим. Вот только плоть слаба…

– Предатель мечтает предать весь мир, душегуб – убить всех людей, скупец – собрать все железо в своих сундуках, – сказал Антуан. – Жерар, будь человеческие силы беспредельны, а жизнь – бесконечна, что стало бы с миром? Да, всем нам положен предел. Но стоит ли лечить плоть, когда болен дух?

Жерар развел руками.

– Тебя терзает не то, что ты спасаешь одного человека, а отказываешь дюжине, – мягко сказал Антуан. – Беда в том, что ты пытаешься выбрать из дюжины одного достойного. А вот эта ноша – она и впрямь не по человеческим плечам.

– Вот теперь ты прав, – тихо сказал Жерар. – Но выбор все равно встает, а я – всего лишь человек, и не могу не выбирать.

Он горько рассмеялся:

– Я делаю выбор и проклинаю себя за это. Ночами молю Бога послать мне силы исцелять всех… либо забрать этот дар… либо дать покой. Но, видно, есть дары, которые не возвращаются и не совместны с покоем… Знаешь, Антуан, почему я желаю найти Маркуса? Не потому, что боюсь в нем Искусителя. Не потому, что хочу стать рядом с мессией. Мне нужен ответ, а Искупитель снисходил до ответов…

– Если бы я знал, зачем его ищу, – неожиданно сказал Антуан. – Мой друг счел, что я умею разбираться в человеческих душах, пойму, зло или добро несет в себе Маркус. Но причина не в этом… наверное… наверное, я просто хочу его увидеть. Это последнее приключение моей жизни. Единственное настоящее приключение.

Неожиданно и Жерар, и Антуан посмотрели на меня.

– Если Маркус Искуситель… – сказал я и замолчал. Жерар пожал плечами, Антуан покачал головой. – Да нет, не в этом дело, – признался я. – Не только в этом.

– А в чем, Ильмар? – спросил Антуан. – В любом стремлении есть и высокие, и житейские обстоятельства. Я помню летуна, проявившего себя в бою немыслимым асом, но позже оказалось, что у него всего-то болел живот и требовалось быстрее посадить планёр.

– Мне кажется, эта ноша слишком тяжела для Маркуса, – сказал я. – Мне… мне просто его жалко.

– Никто из нас не в силах ему помочь. – Против ожиданий, Жерар не возмутился таким заявлением. Скорее, оно его насмешило. – Или ты считаешь себя вправе давать советы Пасынку Божьему?

– Нет, – пробормотал я.

– Малые дети, впервые услышав, что Господь создал наш мир за шесть дней, порой восклицают: «Бедный Боженька, как же он устал от такой работы!» – продолжал Жерар. – Но детям дозволено в своей невинной простоте умиляться и жалеть Бога…

– Было бы очень неплохо получить от Господа хотя бы такую наивную детскую жалость… – буркнул Антуан. К счастью, Жерар, увлеченный разговором со мной, его не расслышал.

– Или же ты считаешь, что Искупитель нуждается… – Вино добавило епископу ироничности, и он явно собрался высмеивать меня далее. Но, к счастью, не успел – в дверь постучали.

Жерар сразу посерьезнел. Кивнул мне – и я пошел к дверям, радуясь, что избег насмешек.

Это был Луи.

Но не один.

За ним, широко улыбаясь, стоял незнакомый мужчина в руссийском церемониальном халате, наброшенном поверх пиджака, и праздничной, шитой бисером тюбетейке. Незнакомец был плотным, широколицым и скуластым, типичный руссиец из породистых аристократов, свой род возводящих к хану Чингизу и нойону Владимиру. Он носил очки, тоже вполне отвечавшие образу, с дорогой железной оправой.

– Господин покорнейше просит аудиенции у его святейшества, – мрачно сообщил Луи. – Я разъяснил, что час поздний, но…

– Позвольте, – беззаботно протискиваясь мимо монаха, вроде как и не отодвигая его, но незаметно оттесняя в сторону, сказал руссиец. – Позвольте объяснить причину моей настырности, уважаемый…

На покорнейшую просьбу это никак не походило. Но проделано было так изящно, что даже тертый и всего повидавший Луи стерпел.

– Да? – спросил я, невольно принимая на себя роль секретаря.

– Судьба ненароком занесла меня в Аквиникум, – как-то молниеносно очутившись по эту сторону порога, сказал руссиец, – и я услышал о том, что случай свел меня в одной гостинице, мало того, в соседнем номере с прославленным епископом Жераром Светоносным, чья слава достигла и наших холодных земель. Позвольте представиться – барон Фарид Комаров, из младшей ветви Комаровых, путешественник и негоциант.

В моей руке сама собой оказалась визитная карточка – изысканная, напечатанная в два цвета – черный с зеленым.

– Я вовсе не собираюсь докучать его преосвященству пустыми вопросами или просить о чем-либо, – не дожидаясь ответных представлений, продолжил Комаров. – Но если его преосвященство уделит мне, в любое угодное ему время, немного внимания, я сохранил бы воспоминание о встрече до конца своих дней. Вот!

Он улыбнулся, давая понять, что все сказал и готов в общем-то уйти… если, конечно, не пригласят войти сразу и сейчас.

От замешательства – ну откуда у меня право за епископа решать? – меня избавил зычный голос Жерара:

– Пусть барон войдет!

Барон Комаров кивнул, снова улыбаясь, поправил пальцем очки, скинул с плеч халат, надетый явно только для порядка, поискал глазами вешалку, не нашел – и небрежно бросил его на стоящий у входа диванчик.

– Пойдемте, – сказал я, пожимая плечами.

За краткое время моего отсутствия Жерар полностью преобразился. И пустые бутылки куда-то исчезли, и сам епископ казался… ну – утомленным, ну – выпившим бокал вина после тяжелого дня…

Но уж никак не пьяным.

– Простите мою бесцеремонность, – склонившись, произнес руссиец. – Но я многие годы с восторгом ловил слухи о вашем преосвященстве и никогда не простил бы себе…

Жерар жестом остановил его.

– Слухи всегда преувеличены.

– Бесспорно, – поправляя очки, согласился Комаров. – Но как говорят в Руссии – нет дыма без огня.

– Какой вы веры? – задумчиво спросил Жерар.

– Я – аквинец, ваше преосвященство, – сказал Комаров.

Епископ приподнял брови.

– Мы верим в единого Бога, – начал объяснять Комаров. – Доброго Бога. Многие задаются вопросом: как может Бог, добрый и всемогущий, допускать наличие в мире зла…

– «Проблема зла», – кивнул епископ. – Да, конечно. Либо Бог не добр, либо не всемогущ, либо зло не является злом.

– Церковь, – интонацией подчеркивая уважение, сказал Комаров, – считает, что беды и несчастья посланы людям в испытание и не являются подлинным злом. Такого же мнения придерживается ислам. Мы же, последователи Фомы Аквинского, считаем, что Бог, при всем его могуществе и доброте, не является всемогущим. Поэтому и существует в мире зло!

– Я не знал, что аквинцы существуют в Руссии, – сказал епископ. – Крайне любопытно.

– При всем моем уважении к Церкви и всей Державе, – со вздохом ответил Комаров, – я не рискнул бы назвать их образцом терпимости и широты взглядов. После смерти святого Фомы Аквинского его последователи нашли прибежище при дворе хана Петра. Наша секта немногочисленна, но не является запрещенной в Руссии.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь. – Епископ жестом прервал Комарова. – Вы допускаете существование враждебной Богу силы? Так называемого дьявола, падшего ангела?

Комаров радостно заулыбался, будто известие это доставило ему радость.

– Да, конечно. Не в буквальном смысле, разумеется, а в плане злого начала! Как Бог представляет собой великое добро, добрую Силу, так и дьявол – воплощение зла, сила зла. Подобно тому, как Бог проявляет себя в людях и мире, так и дьявол борется за души людей. Некоторым людям удается изгнать дьявола из своей души полностью и обрести святость. Так, например, этого достигли Искупитель, Сестра его, Будда, Магомет…

Жерар Светоносный явно веселился. Наконец-то он нашел достойный повод для иронии – последователя древней ереси, давно забытой в Державе!